Свинцовое утро

Когда наступил Этот Самый День, всё, во что не верилось до последнего, стало реальностью... Всё, чего достиг Человек, стало пылью и ненужным хламом, а всё, что делало людей людьми, стало просто незначимым...
Это произошло практически моментально и неожиданно - ещё вчера кто-то строил планы, смотрел развлекательные передачи по телевизору, копил деньги на отпуск, ругался в интернете, доказывая оппонентам их ублюдочность и ничтожность в сравнении с собой любимым, ложился спать или наоборот просыпался... Сдуло. Всё это сдуло ядерным огнём напрочь и навсегда. От миллиардов личностей не осталось даже кусков горелого мяса, а там, куда не достали заряженные ядерной смертью бомбы, землю пахали простые снаряды. Весь мир моментально израсходовал весь свой заряд злости, и оказалось, что его хватило с избытком, чтобы не оставить на теле планеты ни единого живого места, а когда все очнулись, увидели, что ничего прежнего больше нет, а как жить заново никто не знал...
 
 Небо, мирное и синее ещё вчера, резко поменяло свой приветливый цвет на серо-чёрный, и черноте этой не стало ни края, ни конца. Конечно, там, высоко, за тёмной пылевой вуалью, как и прежде светило солнце, но солнце отныне для человечества  перестало существовать, а внизу, впотьмах, копошились жалкие остатки тех, кто как-то сумел выжить в этот самый страшный час в истории всей цивилизации. Их, выживших, становилось всё меньше, и чем меньше их становилось, тем больше валялось на разрушенных войной улицах трупов. 

 Если ещё вчера у кого-то было будущее, сегодня у него осталось только прошлое и, конечно же, реальность. Холодная, беспощадная, не оставляющая ни иллюзий, ни надежд. Реальность была просто фактом, и она предлагала обстоятельства, в которых каждый был волен поступать так, как мог. Некому было судить или хвалить другого, все судьи вымерли, все кодексы моментально испарились вместе с солнечным светом. Мир стал сер и безмолвен совершенно и изначально, и ничто не могло поколебать его безмолвия; казалось, всё, что было живо до этого, умерло, да и сами живые не могли бы сказать точно, живы ли они.

 Словом, всё, от чего мог отталкиваться человек ранее, перестало быть опорой и точкой отсчёта. Все основы в то свинцовое утро были похерены, и для всех осталась только одна планка, да и та была преодолена: имя ей было «после»…
                                                                                                               

Мотылёк описывал уже десятый круг вокруг лампы, когда Митко внезапно схватил его, бросил со злостью на пол и растоптал. Этот брутальный поступок ещё больше напугал Хахлико, чем пугал его сам безумный Митко, лицо которого было изуродовано огромным шрамом, доставшимся ему от удара мачетэ, полученным на разборке с Чёрным Сволочем в трущобах Барселоны.? - Почему ты убежал? Думал, не найдём тебя? - Хахлико молчал. Он лихорадочно соображал, какой ответ дать болгарскому гангстеру, чтобы не получить в бочину стилет. - Я за подмогой побежал, понял, что нам не сдобровать. - Митко едко улыбнулся. - Отдать тебя Андрею? Он сказал мне, что размотает тебя. Ты знаешь, что такое размотает? - Знаю.. - Хахлико испуганно сьёжился как котёнок.
Он устал, просто устал. От негров и москалей, от этого психически неуравновешенного болгарина и постоянной потной вонючей жары. Митко молча налил в стакан воды и выплеснул её на смотревшего безумным взглядом Хахлико. 

Море было такого же цвета, как и нижняя часть бывшего прапора его бывшей Неньки-Украины и Хахлико не смог сдержать слёз. Так и стоял он в прибое, заплаканный и растерянный, пока не получил тычок в ухо от пробегающего мимо Андрюхи, который с криком "Тагиил!" без лишних раздумий прыгнул в с разбега в волну. Когда москаль сказал ему, что уезжает на побережье по делам, и, может, если всё пойдёт хорошо, не вернётся, Хахлико быстро собрал вещи и стал проситься на хвост. Он ненавидел москаля почти также как Пабло, но всё же, перспектива получить в соседи какую-нибудь нигру ему совсем не улыбалась. Да и на море он никогда небыл, а вернуться в барак он всегда успеет. К тому же, как раз накануне Пабло вышел из больницы и говорил на стройке другим испанцам, что выпустит Хахлико кишки а потом скормит их пятнистым песчаным шакалам, что в изобилии водились в окрестностях. 

После купания Хахлико и москаль зашли выпить в прибрежный бар. Андрюха намеревался вечером встретиться с каким-то Митко – у москаля были какие-то делишки с болгарскими бандитами, но Хахлико он почему то в них упорно не посвящал. После третьей стопки, когда Андрюха вышел на улицу позвонить, Хахлико заметил на себе хищный взгляд подвыпившей пышной женщины, что сидела за столиком напротив. За долгие месяцы работы на стройке Хахлико сильно загорел, да и бицухи, что выросли у него от поднятия бетонных плит, придавали ему мужественный и стильный вид. 
Когда Андрюха вернулся, Хахлико и Марина (так звали пухляшку) уже пили на брудершафт. Марина проводила отпуск в Льорет-де-Маре и уже послезавтра должна была возвращаться в Париж, где и проживала. Именно эта последняя деталь заставила Хахлико по-другому взглянуть на Марину, и, пока она говорила глупости, в его черепной коробке зашевелились смазанные салом шестерёнки и начал зреть интересный план.

Стояла вонючая полуденная жара, но на сиесту их как всегда не отпустили. Хахлико прикрыл глаза и пытался дремать, хотя знал, что у него есть не больше десяти минут. Где-то в Барнауле сейчас прохладно и Галя жарит на чугунной сковородке шкварки.. 

В камеру депортационной тюрьмы Айзенхюттенштадта редко проникал свет. Зато кормили здесь довольно сносно, хотя и очень мало, и, к сожалению, в меню совсем небыло сала. По этой причине Хахлико всё время хотел есть. От москалей, находившихся здесь уже четвертый месяц, Хахлико узнал, что его могут здесь продержать максимально 18 месяцев и каждый день молил Св.?Биндеру, чтобы это его короткое счастье продлилось как можно дольше. Ему нужен отдых, нужна передышка. И эта старая тюрьма казалась ему тихой гаванью, в сравнении с тем, что ему довелось пережить за последние месяцы.

Перед выборами стоит вспоминать о каких-то вещах всем нам, а политикам, которые баллотируются, хочется пожелать много говорить и делать не перед выборами, а сразу после -тогда, глядишь, и рейтинг поднимется, и народ в следующий раз проголосует... 

Наконец наступила осень, и, поскольку прежней жары уже не будет, я сегодня выложу здесь маленький тематический стих под настроение. Где-то в стране ещё жара, и на приход сентября намекают только потянувшиеся в здания школ первоклашки, а где-то уже и листья начали падать. Поскольку я с севера, у меня тут началось. 

Хахлико сидел на Восточном вокзале Берлина и с интересом разглядывал немцев. Всё в Германии было по-другому, даже запахи. Наконец-то, вот она, европейская жизнь. Ах, как приятно пахло булочками и кофе, как цивилизованно двигались люди по своим делам. Ну и пусть, что немецкие женщины были в большинстве своём некрасивы и плоскожопы. Это не главное. Выпив бутылочку Бэкса, Хахлико зашёл в туалет по нужде. Здесь мы опустим неинтересные читателю подробности схватки Хахлико и автомата-турникета, не желавшего впускать его задаром. После того, как какой-то старый москаль, видимо признав в нём земляка ловко посучил рукой с обратной стороны злобной машины, та наконец-то впустила Хахлико внутрь. 

Впереди был Буг. За ним – Европа. Это сладкое, дурманящее моск слово.

Позади горюшко-беда, в прошлом остались агенты Кремля и напрасно отряды алтайской бронетанковой конной милиции прочёсывают леса в Прибарнаулье в надежде выйти на его след. Никаких больше москалей и перемог, с него хватит. Он уже всё для себя решил. Сало и одежду он положит в узел, чтобы не промокли. Узел будет держать над поверхностью воды. Ожидая подходящего времени суток для форсирования реки, Хахлко свернулся клубочком в кустах репейника и попытался расслабиться. Но как всегда, мысли не давали ему сделать этого. Сердце забилось с двухкратной скоростью, и вновь картинками поплыли воспоминания.. Опять перед глазами вырос райотдел на Советской Армии, где огромный портрет Темнейшего сверлил его глазами, недавая ни спрятаться от себя никуда, ни отвести глаз.

Два глаза смотрели на него, застыв в немом вопросе. - Тихо, друг. - сказал Хахлико. Бомж молча кивнул. Его причёска, некогда стильный "взрыв на макаронной фабрике", его лицо и крольчячьи зубы напомнили Хахлико кого-то, но он так и не смог вспомнить кого.
- Ты кто такой? - спросил бомж, когда топот ног и крики за гаражом немного стихли. 
- Да вот, огопстопить хотели.
Бомж пригласил Хахлико жестом к столу-коробке. В углу тлела буржуйка. Бомж быстро налил какой-то залипухи в две грязные алюминевые кружки.
– Извини, брат, а закусить у меня нечем. Последнего ежа я ещё позавчера вчера зажарил. 
Они молча выпили. Бомж занюхал рукавом и поднял с пола видавшую виды гитару.
- Споём?
- У меня ухо одно не слышит. – рассеянно ответил Хахлико, уже успокоившийся и начавший размышлять о людских судьбах.